Неточные совпадения
Разговорам ее о
религии он не придавал значения,
считая это «системой фраз»; украшаясь этими фразами, Марина скрывает в их необычности что-то более значительное, настоящее свое оружие самозащиты; в силу этого оружия она верит, и этой верой объясняется ее спокойное отношение к действительности, властное — к людям. Но — каково же это оружие?
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных людей вследствие их привязанности к своему народу и
религии отцов, как он сделал это в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не
считал бесчестным, но
считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не
считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Древс
считает возможным даже говорить о создании германской
религии,
религии германизма, чисто арийской, но не христианской и антихристианской.
Мой отец
считал религию в числе необходимых вещей благовоспитанного человека; он говорил, что надобно верить в Священное писание без рассуждений, потому что умом тут ничего не возьмешь, и все мудрования затемняют только предмет; что надобно исполнять обряды той
религии, в которой родился, не вдаваясь, впрочем, в излишнюю набожность, которая идет старым женщинам, а мужчинам неприлична.
Русским я
считаю также понимание христианства как
религии Богочеловечества.
Исповедовать
религию смерти (такой он
считал Христианство) значит исповедовать
религию жизни, вечной, победившей смерть, жизни.
Наиболее противоположными христианству я
считаю формы оккультизма, заменяющие
религию и придающие себе религиозное значение.
Но это произошло лишь в части интеллигенции, большая часть ее продолжала жить старыми материалистическими и позитивистическими идеями, враждебными
религии, мистике, метафизике, эстетике и новым течениям в искусстве, и такую установку
считали обязательной для всех, кто участвует в освободительном движении и борется за социальную правду.
— Совершенно справедливо, все они — дрянь! — подтвердил Павел и вскоре после того, по поводу своей новой, как сам он выражался,
религии, имел довольно продолжительный спор с Неведомовым, которого прежде того он
считал было совершенно на своей стороне. Он зашел к нему однажды и нарочно завел с ним разговор об этом предмете.
Он тоже
считает государство немыслимым без
религии, но видит в последней не «подспорье», как Тебеньков, а основание.
Тут был граф Х., наш несравненный дилетант, глубокая музыкальная натура, который так божественно"сказывает"романсы, а в сущности, двух нот разобрать не может, не тыкая вкось и вкривь указательным пальцем по клавишам, и поет не то как плохой цыган, не то как парижский коафер; тут был и наш восхитительный барон Z., этот мастер на все руки: и литератор, и администратор, и оратор, и шулер; тут был и князь Т., друг
религии и народа, составивший себе во время оно, в блаженную эпоху откупа, громадное состояние продажей сивухи, подмешанной дурманом; и блестящий генерал О. О… который что-то покорил, кого-то усмирил и вот, однако, не знает, куда деться и чем себя зарекомендовать и Р. Р., забавный толстяк, который
считает себя очень больным и очень умным человеком, а здоров как бык и глуп как пень…
Видеть, как одни
считают тебя за шарлатана, другие сожалеют, третьи протягивают руку помощи, четвертые, — что всего хуже, — с благоговением прислушиваются к твоим вздохам, глядят на тебя, как на второго Магомета, и ждут, что вот-вот ты объявишь им новую
религию…
Он
считал за преступление рассуждать о
религии, может быть потому, что не мог рассуждать о ней.
Дядя убежденно
считал христианство лучшей
религией и последним откровением, хотя и допускал, что в него проникли некоторые искажения.
Конкретные черты
религии установляются ее положительным содержанием, точнее — тем откровением, которое она содержит (или, по крайней мере,
считает, что содержит).
Если Шлейермахер областью
религии признает чувство вообще, то Кант за таковую область
считает моральное чувство, которое и является органом веры.
Однако я слышу обычное в таких случаях возражение: возможна и существует атеистическая
религия [Термин Э. Геккеля, употребленный им в его популярной книге «Мировые загадки».], утверждающая своей основой не Бога, но небытие, ничто, и
религия эта имеет мировое значение,
считает сотни миллионов последователей: это — буддизм.
Кауфман и др.), но и неокантианство; сторонники «имманентизма» в духе учения И. Канта
считали, что предметный мир не объективно дан, а конструируется сознанием (т. е. «имманентен», внутренне присущ сознанию), отрицая вместе с тем существование «вещи в себе».] и «монизма» — от протестантства до социалистического человекобожия [Критике «социалистического человекобожия» посвящен ряд статей С. Н. Булгакова в книге «Два града» (в 2 т. М., 1911): «
Религия человекобожия у Л. Фейербаха», «К.
Впрочем, это не мешает Гартману
считать, что «мистическое и религиозное чувство собственно и есть творческое начало в
религии, подобно эстетическому чувству в искусстве» (44).
И это потому, что он не видел в
религии самостоятельной области духа, и не
считал религиозного сознания совершенно особой, самобытной стихией сознания вообще, но рассматривал
религию исключительно в плоскости этики,
считая ее как бы музыкой морали и, пожалуй, ее восполнением.
Если нет причин
считать язычество
религией Сына, то в такой же мере и иудейство не является
религией Отца, и для этого, также довольно распространенного, мнения не существует оснований ни в Ветхом, ни в Новом Завете.
Баадер противопоставляет творение и эманацию (2, 89, ib.) и видит пантеизм в объединении Бога с творением,
считая ложным, противоречащим всякой
религии утверждением, что «Бог дает себе содержание лишь чрез творение, и что всеопределяющее определяет, наполняет, осуществляет себя лишь чрез акт творения, становясь действительным Богом из того, что не есть Бог» (I, 396, ib. 119).
Даже идеи Бога и бессмертия, которые Шлейермахер
считает «элементами
религии», не являются главным содержанием
религии.
Для того времени я имел право
считать себя вполне свободомыслящим, особенно в вопросах
религии, мистики, основных и всяких других предрассудков.
Ульянинский даже крестил сестру мою Юлю; при серьезном взгляде родителей на
религию это были не пустяки. Когда сын выздоровел, Ульянинский прислал папе в подарок очень ценный чайный сервиз. Папа отослал его обратно с письмом, что
считает совершенно недопустимым брать плату за лечение детей своего товарища, а присланный подарок — та же замаскированная плата.
Но при всей ненависти Ленина против
религии, он был против того, чтобы выпячивать религиозную проблему на первый план и
считать борьбу с
религией самостоятельной задачей, отличной от революционной классовой борьбы.
Нигилизм
считает греховной роскошью не только искусство, метафизику, духовные ценности, но и
религию.
Сам Маркс, признавший
религию «опиумом для народа» и величайшим препятствием на путях освобождения рабочего класса и человечества, не мог
считать религию частным делом.
Наоборот, они
считают, что
религия есть дело самое общее, социальное.
«Полковник навещал нас каждый день и в беседах и во время стола склонял разговор на свои цели. Он был чтитель Вольтера — не любил христианской
религии, не знал даже, что такое Ветхий и Новый завет (?!); благочестие
считал суеверием, церковные уставы — выдумками духовенства для корысти; признавал обязанности родителей к детям, но не допускал обязанностей детей к родителям. Вот в каком духе были беседы полковника с нами и с детьми генерала».
— Я всегда
считал ее способной на все, это гордое, злое существо, без сердца, без
религии, без нравственных правил — костил он везде княжну.
Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии
считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь Кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своею
религией возвышению великого человека.
Но за этой смехотворной теорией стояла страшная действительность — стояла Российская империя, в каждом движении которой проглядывает притязание
считать Европу вотчиной славянской расы, и в особенности единственной сильной составной части этой расы — русских; та империя, которая со своими двумя столицами — Петербургом и Москвой — все еще не нашла своего центра тяжести, пока Царьград, в котором каждый русский крестьянин видит истинную настоящую метрополию своей
религии и своей нации, не сделался действительной резиденцией русского императора» (стр. 83-84).